На восьмой день после отступления из Казани, занятой чехами, мне снова пришлось вернуться в Казань... Жители дома быстро узнали, что вернулся Константинов; нужно сказать, что дом был заселен рабочими заводов Алафузова и Казанского № 40. Рабочие, собравшиеся у двора дома, обсуждали, что ждет Константинова в царстве чехов завтра? Некоторые говорили, что его расстреляют, некоторые же говорили, что его арестуют... Пробыв два дня дома, не показываясь никуда, я ждал, действительно, днем и ночью ареста, но случилось это несколько позже. На третий день я решил пойти к рабочим на фабрику Алафузова, где я и работал. В мастерской рабочих было около ста человек и мне сразу стало странно: в мастерской я работал лет восемь, до чехов я был верным другом рабочих не только данной мастерской, но и всей фабрики, имел революционные подарки за активную работу в пользу рабочих, в частности — красную ленту от «своей» мастерской. И вдруг на меня такие взгляды со стороны рабочих, как будто меня никто не знает!
[ Читать далее]Начинаю говорить с рабочими, а мне слышатся такие ответы: «ты молчи, ваша песня спета»; но и это меня не удивляло. Ибо рабочие еще не знали, кто явился к ним в лице власти чехов: друзья ли рабочих или их враги. В первую очередь я постарался узнать, кто остался в Казани из членов партии коммунистов. Этого узнать мне сразу не удалось, т. к. все отвечали, что кто не убежал, того расстреляли или сидят в тюрьме. Ждать, дескать, нужно этой участи и мне; у меня тогда запала мысль, что нужно залезать в подполье; однако я постарался спросить заведующего мастерской гр. Рылова, можно ли мне работать в мастерской, на что он мне сухо ответил, что можно. Во время разговора с Рыловым ко мне подходит рассыльный главной конторы с приглашением к директору фабрики Пулудису... Когда пришел к Пулудису, последний меня спросил, сколько у меня детей. — «Двое ребят и жена» — тогда Пулудис стал говорить, чтобы я не показывался на фабрике, иначе мне угрожает серьезная опасность и даже рекомендовал не находиться в квартире, а где-нибудь скрываться. На заданный ему вопрос, «в чем же дело?» — он мне ответил, что нас ищет власть чехов; видя его откровенность, я попытался расспросить его, что может нас ожидать: — «Могут расстрелять». — «За что же расстреливать рабочих?» — «Вас предаст наша администрация, в лице инженера Щеголева и Долголенко». Тогда я спросил, кого же они намерены передать в руки «правосудия» чехов. Он мне перечислил список, в котором были следующие лица: Константинов, Протодьяконов, двое братьев Барановых, Евдокимов, Афанасьев, Рязанов.
К Пулудису приезжали представители власти с этим списком и просили дать адреса квартир, но он якобы ответил им, что этим делом не занимается и дать адреса не может. Тогда Щеголев взял эту миссию на себя. По сведениям от рабочих я узнал, что все эти товарищи были в подполье и найти их ему, т. е. Щеголеву, все-таки не удалось. Я поблагодарил Пулудиса за его откровенность и решил скрыться. На прощанье Пулудис выразил уверенность, что власть чехов долго не просуществует. Я ушел домой и стал скрываться. Моя хозяйка дома, где я скрывался, работала в прядильном отделении фабрики Алафузова и информировала меня обо всем, что делается на фабрике; я ее спрашивал, как чувствуют себя рабочие, как относятся к власти чехов, т. к. известно, что вместо булки, которую ожидали получить рабочие от власти чехов, эта последняя стала давать им свинцовые пули и пачками сажать их в тюрьму. Оказывается, среди рабочих начался ропот и стали поговаривать снова о власти советов. Чем сильнее обнаруживала себя реакция чехов, тем сильнее развивался ропот и недовольство рабочих. Спустя четыре дня засады в подполье я решил пойти в среду рабочих на фабрику в свою мастерскую. Снова стал просить заведующего мастерской разрешения вступить мне на работу; мне опять было разрешено, и я сел за работу. Ко мне уже стали подходить рабочие и спрашивать, что же будет дальше; я им отвечал, что нам всем место — тюрьма и нагайка, если останется власть чехов, в особенности же более сознательным рабочим. Рабочие со мной были солидарны. ...неорганизованная часть рабочих оставалась симпатизирующей власти чехов. Объяснялось это следующим образом. Действительно, при чехах появилась булка, но только не для рабочих, а для буржуазии, но рабочие льстили себя надеждой, что будет она и для них; однако, вопреки их ожиданиям получалось обратное. Вместо булки рабочим наступили на горло и не давали разинуть рта; как только рабочий, что-нибудь возражал, то заведующий ему говорил: «Молчать, ваше дело кончено, ваших товарищей уже нет».
Так что режим действительно стал вводиться по-хозяйски в интересах буржуазии. Спустя три дня на четвертый, в 11 час. вечера ко мне явились шакалы по мою душу. Уже имея в руках моего товарища Баранова и сделав обыск в квартире, забрали меня и доставили на пересыльный пункт, находящийся в Адмиралтейск. слободе. Но на счастье наше, мы попали к тому самому Александрову, который был помощником коменданта и обещал, что шестьсот человек офицеров выступят за Советскую власть (сам же он надел уже золотые погоны). Судьба нам улыбнулась и нас часов в двенадцать ночи освободили. Нам дали снова возможность вернуться в среду рабочих и продолжать свою работу.
Таким образом, благодаря репрессиям чехов с одной стороны и вследствие давления на рабочих администрации завода — с другой нарастало сильное возмущение среди рабочих фабрик и заводов. Конечно, отчасти сыграла известную роль и подпольная агитация членов Р. К. П. (б). Но самое главное возмущение рабочих против чехов было из-за того, что пачками арестовывали рабочих и расстреливали. Были слухи, что на Алафузовском заводе должны были подлежать аресту рабочие в числе пятисот человек. До самого дня восстания валялись трупы изуродованных, расстрелянных рабочих под крепостью; рабочие, проходившие мимо этих трупов, все это видели и, приходя на фабрику, рассказывали другим, как расправляются с ними ожидавшиеся благодетели. Это вызывало в рабочих сильные порывы ненависти. В день самого восстания 3 сентября утром снова появились слухи, что под крепостью выброшено двенадцать человек изуродованных рабочих, связанных и лежавших прямо открыто. Много рабочих ходили смотреть, поинтересоваться такой картиной и действительно убеждались на фактах, что это верно; нужно еще упомянуть, что до этого было несколько таких случаев, что разные рабочие организации как-то: фабрично-заводские комитеты и др. на многих фабриках подавали протесты против расстрела рабочих. Им власть ответила, что этого не будет, но на самом деле делали свои делишки, расстреливали направо и налево. И вот 3 сентября еще с утра началась подготовка к собранию рабочих фабрично-заводским комитетом. Нужно упомянуть, как на фабрике Алафузова, так и на заводе № 40 партийных сил, особенно коммунистов, почти не было: они все были или в подполье или на фронте или отступали в разных местах. И в момент восстания их было очень мало. Часов в двенадцать дня ко мне в мастерскую приходит некий молодой человек, которого я не знал, и говорит мне, что под крепостью лежат убитые наши товарищи — рабочие, все изуродованные, и спрашивает, что мы будем делать дальше, будем ли молчать? Я ему сказал, что молчать не нужно, а нужно протестовать. Тогда он мне говорит, что их рабочие хотят устроить собрание; оказалось, что это рабочий из Артсклада. «Вот и отлично» сказал я ему. К двум часам дня начали собираться на площади имени Петрова... Рабочих было приблизительно около пяти тысяч человек. Тут можно было сразу определить, что рабочие страшно были озлоблены на власть чехов. При напоминании о расстрелах рабочие шумно кричали «долой власть учредиловки! Да здравствует Власть Советов! Да здравствует Российская Коммунистическая Партия! Долой буржуазию»!
В момент сильного волнения рабочих против власти чехов на митинге вдруг являются из Журавлевских казарм две маршевые роты солдат в полном вооружении, предназначенные властью к отправке на фронт, против красных. Солдаты подошли со страшным воодушевлением и криком «ура» и заявили, что они заодно с нами, рабочими. «Довольно разговоров; время действовать!» и вот под лозунгом «долой учредиловку, долой соглашателей, долой кровопийцев!» рабочие и солдаты ринулись вперед. План был намечен такой. В первую очередь взять Журавлевские казармы, вооружиться, затем взять Артсклад и Алафузовские казармы и отрезать слободу от города, развернуться фронтом и гнать банду чехов с тылу. Но наступление вышло неудачно, потому что не было организовано так, как нужно. Не сорганизовали части, не было командиров, вот почему и потерпели неудачу. Но все-таки дали понять чехам и фабрично-заводской администрации, что рабочие умеют защищать свои интересы и умеют различать, кто их враги и кто действительно защищает интересы рабочих.