В эпоху японской интервенции на Дальнем Востоке в 1918-1922 гг. японская православная церковь была послушным орудием японских империалистов и одновременно служила российским белогвардейцам. Ее классовая позиция в эти годы является характерным примером исторической роли религиозных организаций в борьбе против пролетарской революции.
Сначала напомним, как возникла и развивалась эта церковная организация. Сведения такого рода покажут своеобразную диалектику превращения японской православной церкви из орудия царского правительства в орудие японского империализма...
Свое политическое лицо и отношение к царскому правительству японская православная церковь весьма красочно показала в эпоху русско-японской войны. В данном случае отметим лишь деятельность японского православного духовенства по отношению к русским пленным.
[Читать далее]Церковные отчеты указывали, что на территории Японии находилось более 73 000 пленных. Вот это-то пушечное мясо японская православная церковь взяла под свое «попечение». Нужно иметь в виду, что… события русско-японской войны и революционное движение в России сыграли большую роль в росте революционных настроений солдатской массы.
Епископ Николай и его подручные решили действовать... В количестве нескольких тысяч отпечатали «Окружное послание к русским военнопленным в Японии». Автором являлся епископ Николай.
В обращении говорилось, что революционное движение создано дьяволом.
«...Им руководимые, — писал Николай, — видимые враги вашего душевного мира и нашего общего отечества земного и отечества небесного приходят к вам и говорят свои речи или посылают свои сочинения, те и другие исполненные душевного яда, и стараются отравлять вас ими. Своими коварными внушениями они стараются посеять вражду между вами, влить озлобление в ваши сердца, сделать вас врагами своего отечества земного, затворить для вас отечество небесное и разверзать под вашими ногами ад душевных терзаний на земле и вечных мучений за гробом...
Отравленные ядом возмущения обратились в братоубийц и с остервенением творят свое дело: бросают бомбы, от которых гибнут ни в чем неповинные люди, стреляют, режут, жгут... И вас, братие, эти озверевшие люди хотят обратить к этому преступному, противогосударственному и противочеловеческому служению диаволу... О, братие, да не будет сего! Опознайте скорей в людях, смущающих вас, волков, хотящих прикрыться овечьею одеждою, а в их речах и писаниях — яд, убивающий навеки... Будьте по-прежнему добрыми воинами, верными своей присяге служить верою и правдою царю и отечеству...».
Этот документ был отпечатан незадолго до отправки пленных в Россию и должен был служить «отеческим наставлением», чтобы солдаты по приезде остались верными рабами царского правительства, помещиков и капиталистов.
Прочитав документ, убеждаемся, что религиозная механика не особенно сложная, трафаретная и весьма подленькая. В царской России попы распространяли слухи, что революционеры подкуплены японцами, а здесь, в Японии, использовали «довод» другого рода. Все зло, оказывается, от «дьявола».
Являясь орудием царского правительства в лице своего руководства, японская православная церковь вместе с тем служила интересам японских эксплуататорских классов. Ничего противоречивого в этом, конечно нет. Такова социальная роль религии. Религиозные организации легко приспособляются для самой разнообразной службы угнетателям.
В царской России в системе богослужения и в агитации немалое значение имел культ Романовых, объявленных «помазанниками бога». В Японии же наряду с сохранением монархических молитв в честь Романовых были установлены специальные молитвы в честь «язычника» и «басурманина» японского императора. Исполнялись специальные молитвы по случаю императорского дня рождения, болезни, смерти и других событий...
Как ловко церковники приспособляли православные обычаи к новой обстановке, видим по сообщению о съезде японских церковников в 1914 г. Здесь говорилось:
«По поводу предложения епископа «охристианизировать» некоторые языческие праздники, в которые, как дни национальные, отдыхают школы и которые празднуются всею страною, собор с радостью постановил:
«Сюнки-коорейсай-сай, весеннее поминовение предков императора, установить весенним «родительским днем»; сюйки-коорейсай, осеннее поминовение предков императора, установить осенним «родительским днем», продолжая по-прежнему поминовение и «радоницу» и располагая к поминовению в «субботу троицкую» (начато епископом с прошлого года); что же касается «Нии-наме-сай», поднесение богам первого риса, то, соглашаясь с епископом, собор постановил установить в этот осенний день «освящение риса, овощей и плодов» и принесение части освященного «богу», то есть на нужды церкви»...
Православная миссионерская работа была развернута не только среди взрослых, но и среди молодежи. В 1900 г. в г. Токио по инициативе епископа Николая был организован «кружок японских православных юношей»...
Вскоре после окончания русско-японской войны кружок обратился к населению с воззванием...
«Последняя русско-японская война, — читаем в воззвании, — была горнилом, «огнем испытующим» (I Коринф. III, 13) для молодой православной церкви. Наши соотечественники, незнакомые с духом евангельского учения, предписывающего создавать «кесарево кесарю, а божье богу», видели в нашем духовном родстве с политическими врагами нечто предосудительное. Это создало такую обстановку, в которой было очень много искушений к отпадению от православия. И однако мы, исполняя свой долг перед государем и отечеством, устояли твердо в вере и духовном союзе с единоверными братьями русскими».
В этих нескольких строчках отчетливо выражена борьба двух влияний в японской православной церкви: с одной стороны, российского империалистического, и с другой — японской буржуазии и помещиков, проявлявших стремление парализовать это влияние и сделать местную православную церковь своим орудием. Это противоречие разрешалось компромиссом, согласно которому православная церковь работала на два фронта, т. е. фактически служила и царскому правительству и японским эксплуататорским классам. Поэтому-то и говорится, что следует по-евангельски «воздавать кесарево кесарю» и верно служить японскому государю и отечеству.
В этом направлении православная церковь несомненно проявляла свое социальное назначение. Помимо элементов патриотической агитации в богослужебных церемониях, устной и печатной проповеди можно указать, что во время русско-японской войны, по сообщению епископа Николая, более молодые японские церковники, согласно призыву, поступили в ряды армии: «Все они, — сообщал церковный отчет, — с честью исполнили свой долг служения отечеству». Следовательно, хорошо послужили японской буржуазии. В царской России православное духовенство призывало к истреблению японцев, а в Японии — к истреблению русских. И здесь и там именем православного бога. Этот бог в конечном счете выражал интересы, с одной стороны, империализма российского и с другой — японского...
Интервенционистская политика японского империализма с первых же шагов была поддержана японскими православными церковниками. Последние неоднократно выступали с заявлениями об отсутствии у японского командования захватнических планов и в то же время всячески поддерживали эти планы. Когда б. генерал Болдырев, неудачный кандидат в сибирские диктаторы, придерживавшийся японской ориентации, приехал в Токио, то епископ Сергий заявил ему, что японцы не желают взять «ни одного клочка нашей земли», и уверял, что у японцев «много рыцарского благородства».
В период колчаковщины миссия получала деньги от колчаковского правительства, генерала Хорвата, Иванова-Ринова и атамана Семенова. В целях сбора епископ Сергий ездил в Харбин и Владивосток. Представители японской православной церкви были отправлены также в семеновское царство. Попутно они выполняли торговые поручения японских фирм и собирали деньги «на распространение христианства в Японии». Одно к одному. По возвращении широко рекламировали японского агента — бандита Семенова.
По окончании инцидента между Колчаком и Семеновым в японских православных церквах была установлена молитва о «благоверном» колчаковском правительстве.
Между белогвардейцами и церковным руководством существовала тесная связь. Совместно проводили различные «работы» по антисоветской агитации. В 1919 г. белогвардейское «бюро печати» на русском и японском языке издало антисемитскую брошюру под заголовком «Большевики в роли руководителей и управителей». В этой злобной брошюре были оплеваны советские порядки. Ее автором являлся белогвардеец Гурлянд, близкий приятель епископа Сергия. Епископ Сергий дружил также с колчаковским представителем Крупенским.
Наиболее близкое сотрудничество между православным духовенством и японскими милитаристами сказалось и в обслуживании православным духовенством органов японской полиции и секретной разведки японского генерального штаба. Начальник японской православной миссии епископ Сергий и протоиерей посольской церкви Булгаков являлись информаторами японской полиции. К ним обращались за справками о способах «большевистской пропаганды» и через них получали справки о лицах, почему-либо интересовавших японскую полицию и военную разведку.
Бывший генерал Болдырев, член эсеровской уфимской директории, назначенный в 1918 г. главнокомандующим «всеми вооруженными силами, борющимися против советской республики», человек верующий, в своих мемуарах рассказывает, что после приезда в Японию в 1918 г. японские власти стали наводить о нем самые подробные справки.
2 апреля 1919 г. в дневнике Болдырева записано:
«Был инженер Перхуров... Наговорил мне удивительных вещей о том, чего я не вижу за внешним почетом и вниманием.
Он был у протоиерея Булгакова по своему делу. В разговоре коснулись и меня. Булгаков показал Перхурову карточку японского политического агента, который будто бы приходил справляться у почтенного протоиерея: большевик я или нет?
Японского агента я понимаю, но почему Булгаков оказался справочным бюро о русских генералах, это конечно странно, и что всего лучше — достойный служитель алтаря не выразил даже удивления такому вопросу в отношении генерала, которого он хоть понаслышке, да знает же немного. Что он сказал агенту, осталось тайной, почему похвастал карточкой японского охранника — тоже неизвестно. Это тоже кусочек быта, но уже русского».
В действительности ничего странного в таком положении дела, вопреки мнению Болдырева, не было. Целый ряд японских православных церковников служил по линии политического сыска. Раньше служили Романову, затем буржуазному Временному правительству, а теперь за должную мзду помогали прославленному японскому шпионажу.
Мало этого. Многие японские православные церковники были использованы в частях японской оккупационной армии, действовавшей на территории Сибири. По этому вопросу Болдырев сообщает:
«Воспитанники сурагадайской семинарии, получившие образование за счет миссии, вместо умножения числа духовных православных пастырей в Японии нашли полезное для государства применение — они командируются переводчиками в японские полки, находящиеся в Сибири, где благодаря недурному знанию русского языка оказывают немалую услугу по изучению столь интересующего японцев материка».
На самом деле услуги японских православных церковников выражались не только в «изучении материка». Именно через них устанавливалась связь с сибирским духовенством и белогвардейцами для политического сыска. Именно они благодаря знанию русского языка и церковному чину могли устанавливать нужные связи, получать сведения и вести разнообразную шпионскую работу для борьбы с партизанским движением. Недаром генерал Уехара, начальник японского генерального штаба, говорил Болдыреву, что религия в японской оккупационной армии играет большую роль.
Некоторые из японских православных церковников известны персонально. Особую «славу» стяжал профессор Хигучи, бывший питомец киевской духовной академии, прекрасно владевший русским языком и служивший официальным переводчиком при главном штабе японского командования в Сибири. «У него, — пишет Болдырев, — были хорошие связи с русскими, было много личных знакомств среди правых кругов Владивостока». Этот церковник оказал японским интервентам много услуг. В частности он участвовал в числе представителей японского командования при переговорах 3—4 апреля, накануне провокационного нападения японских войск на партизанские части. Однажды, напившись пьяным на монархической вечеринке 30 октября 1921 г., он говорил, что «России нет и не будет, как нет старой Римской империи».
Верой и правдой служа японским интервентам, православные «отцы» не останавливались и перед применением оружия. Факты такого рода установлены, например, в дни провокационного нападения японских войск на партизанские части 4—5 апреля 1920 г.
«Около трех часов ночи, — рассказывает Болдырев, — я решил прилечь. Все равно, выхода не было, мы были в ловушке. Но... послышались стуки в дверь. Ворвалось с десяток японских солдат с офицером и переводчиком. Все очень возбуждены и в нетрезвом состоянии. Особенно безобразен был переводчик, весь обвешанный отобранным русским оружием. Он был учеником сурагадэйской семинарии при русской духовной миссии в Токио.
Я встретил их в белье и накинутом на плечи офицерском пальто с красными генеральскими отворотами. На меня были направлены сразу три револьвера, сзади блестели штыки. Маленький офицер особенно старательно водил дулом своего револьвера перед моим лицом.
Нападавшие смутно догадывались, что перед ними иностранец в большом чине, но через переводчика, державшегося наиболее грубо, тем не менее требовали немедленно следовать за ними, угрожая вытащить силой».
Из этого переплета при содействии жившего в этой же гостинице японского майора Хасебе Болдырев в конце концов благополучно выбрался. В рабочих же квартирах японские войска устраивали настоящие погромы. Описанный факт — показательный штрих в деятельности православных «отцов», японских переводчиков и шпионов. Мы привели его как свидетельство белогвардейского генерала, подтверждающего «работу» японских православных церковников в рядах оккупационных японских войск.
Собранные через них сведения систематически использовались для массовых расправ с рабочими и крестьянами. С их участием 4—5 апреля была организована провокационная бойня в городах Дальнего Востока.
Такую роль выполняли представители японской православной церкви на нашей территории, а их собратья в Японии в виде отклика на эти события распространяли лживые слухи о «внезапном нападении» на японские оккупационные войска. У тех и других существовало разделение труда на службе японских империалистов.
Не довольствуясь всем этим, японские церковники снарядили особую делегацию в Сибирь для агитации за японскую интервенцию. Было опубликовано обращение «уважаемым гражданам нашей союзницы России, возлюбленным во Христе братьям». Здесь указывалось, что японские империалисты имеют цель «помочь России». О своих задачах делегация заявляла, что она приехала для выражения «сердечного соболезнования» и для помощи. Для какой «помощи», дело понятное, — потуже затянуть петлю японской интервенции. Относительно политики японского империализма попы заявляли, что японские войска заняли территорию Дальнего Востока «с единственной целью освободить русскую территорию от тевтонских сил» и «способствовать восстановлению в России истинного порядка, благоденствия и мира». Эта агитация для японского, командования была так же нужна, как и шпионская работа религиозных контрразведчиков. Религиозная ложь освящала расправу и все преступления японских империалистов.
В конечном счете наши выводы о классовой роли японского православия в эпоху самодержавия и в годы интервенции сводятся к следующим положениям.
Православная церковь в Японии возникла как орудие российского империализма. Ее миссионерская деятельность, по замыслам царского правительства, должна была служить целям мирного завоевания Японии. В лице архиепископа Николая, а после него епископа Сергия царизм имел своих чиновников и агентов. На это религиозно-империалистическое предприятие тратились сотни тысяч, а в общем миллионы рублей, награбленных у русских рабочих и крестьян.
Однако японская православная церковь служила не только царскому правительству. Мы знаем, что количество русских попов среди православного духовенства Японии было незначительно. Японские помещики, купцы и кулаки, принимая «святое крещение», были кровно заинтересованы в максимальном использовании православия в своих классовых целях. В результате создалось известное приспособление к своеобразной обстановке, получилось, если так можно выразиться, «русско-японское православие», служившее и российским и японским эксплуататорским классам. Но несомненно одно: это была сила, направленная против японских и русских рабочих и крестьян. Вот в этом-то и заключалась действительная классовая роль православия в Японии.
Поэтому и российские «самодержцы» и японская буржуазия заботились о православной церкви в Японии. В 1907 г. Александра Романова прислала на церковное строительство в Японии 5 000 руб., а церковь в Сюзензи была построена почти целиком на средства японской буржуазии. На это дело некий Эрнест Нод внес 2 921 иен 76 сен. В обоих случаях это были деньги, полученные от эксплуатации и грабежа трудящихся.
События Октябрьской революции изменили прежнее положение. Прекратился постоянный источник дохода, лопнула постоянная материальная база, питавшая японскую православную церковь. Белогвардейщина в лице колчаковских представителей, атамана Семенова и других «спасителей» буржуазно-помещичьей России, как видно из материалов эпохи, не давала японским православным церковникам достаточных средств. В силу этого японские церковники стали лицом к лицу с возможностью экономического краха.
В это же время агрессивная политика японских империалистов выражалась в интервенции и захвате нашей территории вплоть до Байкала. Вполне понятно, что в создавшейся обстановке японские империалисты в максимальной степени стремились использовать православие для антисоветской агитации, для шпионажа и для всякой другой столь же «чистой» работы. Стремления такого рода, как сообщалось выше, получили благодарный отклик как со стороны русского церковного руководства, так и со стороны православного духовенства японской национальности.
В итоге активное сотрудничество с японской полицией и с секретным отделом японского генерального штаба. За работу — награда. Там, в Сибири, на Дальнем Востоке, лились потоки рабочей и крестьянской крови, а здесь, в Японии, в благодарность за содействие, за ложь, за обман трудящихся, за шпионаж, за освящение всех зверств японского империализма образовался новый источник средств для «святого дела» японской православной церкви. Раньше церковное благолепие и прожорливые рты японского православного черного воинства поддерживались за счет грабежа русских рабочих и крестьян, а теперь тоже за их же счет, но хозяева — были уже другие. Но одно стоило другого. В общем же «движущие силы» японского православия, если сорвать маску лицемерия и гнусной лжи, заключались в одном: в грабительских стремлениях российских и японских эксплуататорских классов. В их противоречиях и борьбе японское православное духовенство было послушной марионеткой и орудием угнетения рабочих и крестьян.
