Когда эсеры передали власть в Сибири Колчаку, мы, Верхоленский уезд, власть Колчака не признали. Наш Верхоленский уездный Совет продолжал держать власть в своих руках, так же и в волостях. В 1918 г. [в] июне-июле появились карательные отряды знаменитого кровопийцы офицера Красильникова. Население было избито и испорото казачьими нагайками. Верхоленский уездный Совет расстреляли в числе 13 чел. При расстреле в особенности зверски, самолично убивал совдеповцев колчаковский офицер Булычёв Константин Николаевич - сын попа. Он раненых обходил и пристреливал. Таким образом карателями была поставлена колчаковская власть и в нашем крае. Во главе везде и всюду по округу были поставлены офицеры. Милиция подобрана из белобандитов. Эта собравшаяся белобандитская власть отбирала у крестьян всё, что попадалось под руку. Эта власть искала большевиков и их главарей. Меня несколько раз обыскивали, искали большевистскую литературу и оружие. Милиция всё время преследовала, тайно и явно, в особенности отличался милиционер Кузнецов. Он всегда был [готов] растерзать меня в клочки, но не находил причин к аресту.
[Читать далее]В январе 1919 г. начальник жигаловской районной милиции офицер Голубев, совместно с начальником верхоленской уездной милиции офицером Горшковым и отрядом опричников-милиционеров, произвели истязание и увечье над крестьянами Тыптинского общества. Один из крестьян, Харламов, умер в тюрьме после тяжких побоев. Офицер Голубев в с. Знаменка Верхоленского уезда с отрядом опричников избил милиционера из крестьян, который на второй день умер. Начальник милиции офицер Голубев зверски издевался над всякой проходящей и встречавшейся с ним женщиной. Он днём, в присутствии народа, насиловал их. Недостаточно насилия над взрослыми, он изнасиловал 15-летнюю девочку, а в это время рядом с комнатой насилия и издевательства посадил в «каталажку» её отца-старика, который всё видел и слышал, её крики о помощи, но сделать не мог ничего.
Знаменитый офицер Голубев не останавливался ни перед чем. В с. Тыптинском Верхоленского уезда на сельском собрании он оскорбил всё собрание, намеревался некоторых крестьян арестовать, но собрание постановило: арестовать начальника районной милиции Голубева и привлечь к ответственности за убийство сельского старосты Харламова, который умер от побоев в тюрьме, и [за] избиение многих крестьян и крестьянок. Арестовали, посадили в «каталажку». Продержали часа 3-4, пока не окончили собрание, а затем освободили. Офицер Голубев со своим милицейским карательным отрядом из Тыпты приехал в село Знаменку Жигаловского района. Ворвался в квартиру крестьянина Баева И. А., арестовал меня, обвиняя как большевика, руководившего арестом его, Голубева в Тыпте, и как агитатора за свержение колчаковской власти. Я стоял около печи, стал возражать, он вынул наган и самолично намеревался расстрелять. В это время неожиданно явился врач Бородавко И. А. и наган вырвал у него из руки, этим спас меня. Я был арестован и арестована моя жена. Через неделю освободили под надзор милиции.
В феврале 1919 г. через Жигалово Верхоленского уезда проезжал казачий карательный отряд под командой офицера Томских, вооружённый кроме ружей и наганов, гранатами и бомбами, который по указаниям офицера Кузнецова совместно с отрядом жигаловской милиции во главе её начальника милиции (бывшего царского пристава Петрова), шёл в наступление на мирную Знаменку Верхоленского уезда для вылавливания большевиков, в случае сопротивления «уничтожить всё село, вместе с живыми и мёртвыми» (подлинное выражение офицеров и казаков). Полностью они своего плана не выполнили, но сделали следующее: арестовали меня, Баева И. А. и двух крестьян. Милиционер Кузнецов, когда отряд вошёл в здание кредитного товарищества, я сидел за столом, занимался, а рядом сидел Баев. Окружили всё здание, я слышу команду: «Руки вверх».
Винтовки, наганы - более двух десятков направлены на меня и Баева. Кровопивец Кузнецов показывает на меня и говорит: «Вот этот Дулов, главарь большевиков в районе, а этот, - указывая на Баева, - его помощник». Обыскали, повели, когда я стал спускаться с лестницы в коридоре, каратель Кузнецов, размахнувшись винтовкой, хотел ударить меня по голове, но я знал приём старых жандармов и полицейских, прыгнул вниз, он промахнулся по пустому пространству, попал в колоду двери. Заскрежетал зубами, сказал: «Ах, сволочь, старый арестант, большевик, знаешь наши приёмы». В это время казаки-каратели окружили нас, и повели в волость, ударив раза два шашками. Помощник начальника карательного отряда офицер Леонов закричал: «Не трогать».
Когда привели в волость, стали опять обыскивать, взяли деньги, передали моей жене, сняли часы <...> с золотой цепочкой. Один из карателей положил себе их в карман. При посадке на лошадь я потребовал возвратить часы с цепочкой и передать жене, но вместо возврата меня ещё обвинили за «ложь» на карательный отряд. Решили расстрелять «здесь, на месте». Искали подходящее место, но везде стоял народ, почти всё село и смотрели. Решили увезти за село Знаменку и там «на горе и в лесу, от села Нижнеслободского 4-5 верст», расстрелять. Когда нас повезли, народу было очень много. Все полагали, что расстреляют на пучине всех 4-х, а в особенности Дулова - как главаря ни в коем случае не оставят живым. Двое карателей, сидевших со мной на санях, говорят мне: «Вас расстреляем, наверное, в том лесу», показывая по направлению впереди. «Но, возможно, что офицер Леонов, один без начальника карательного отряда офицера Томских и без допроса вас, отложит до приезда в Жигалово». Действительно, в указанном месте карательный поезд в 24 пары лошадей и до 40 карателей, остановился. Помощник начальника карательного отряда Леонов с отрядом обошли всех. Подходит ко мне и спрашивает: «Вы не замёрзли?» Я ответил: «Нет, мне жарко. Я никогда не мёрзну, когда мне грозит опасность. Я не боюсь смерти». Он взглянул на меня, повернулся по-военному и поехали дальше.
Доехали до Жигалово часов в 12 дня. Собралось много крестьян и рабочих. Начальник карательного отряда офицер Томских встретил нас словами, обращаясь к Леонову: «Зачем ты привёз сюда эту сволочь-большевиков? Я тебе приказал: нужно было расстрелять на месте». Офицер Леонов докладывает, что на месте расстрелять было нельзя, было очень много крестьян. Когда ехали в дороге, то хотел расстрелять в лесу. Остановился, но решил оставить до вас. Каратель Томских выругался по-матерному и начал бить Новопашенного. Толпа рабочих закричала: «Не смей бить, не смей расстреливать, нужно разобраться в их виновности». Расстрел не состоялся лишь только благодаря случайно состоявшегося в то время верхоленского уездного съезда уполномоченных депутатов, и энергичным мерам, принятым отдельными лицами. Верхоленский уездный съезд, получив сообщение по прямому проводу из Знаменска об аресте меня и других и о намерении расстрелять, в особенности меня, срочно телеграфировали начальнику особого отряда офицеру Томских: «Верхоленский уездный съезд категорически и решительно настаивает: никаких репрессивных мер к Дулову и другим арестованным Знаменского не применять. Срочно выехали два делегата, уполномоченных съездом (подпись собрания)». Иркутский «Кредитсоюз», получив из Знаменки телеграмму от инструктора «Кредитсоюза», телеграфирует: «Жигалово, начальнику отряда Томских. Просим никаких репрессивных мер к арестованным кооператорам Дулову и Баеву не применять. Вопрос передан управляющему губернией (подпись)». Управляющий губернией тоже шлёт телеграмму начальнику особого отряда Томских: «Репрессивных мер Дулову и Баеву не применяйте. Передайте их распоряжение начальника районной милиции (подпись). Управл. губ. Яковлев». В конце февраля или начале марта меня и Баева освободили под надзор милиции. Остальные двое были освобождены ранее.
[В] 1919 г., в марте, после освобождения из тюрьмы, мне товарищи стали говорить, чтобы мне скрыться из Знаменки, ибо гроза висит над тобой более чем у других. А тем более, в то время проходила мобилизация в колчаковскую армию «цензовиков», которой и я подлежал. Мне была дана командировка в Иркутск по делам кредитного товарищества. Запасшись соответствующими документами, вплоть до подложного паспорта, я выехал из Знаменки...
В 1919 г., 12-15 июня я вернулся в Знаменку... Через десять дней после приезда из Иркутска я был арестован начальником верхоленской уездной милиции офицером Горшковым (эсер) и управляющим уездом Виноградовым (эсер). Одновременно с моим арестом был арестован и крестьянин Ефимов В. Ф. Из Знаменки увезли в Жигалово, из Жигалово отправили нас под строгим конвоем в верхоленскую тюрьму.
В Верхоленске нас допросили. Мне предъявили обвинение как большевику, агитирующему за свержение колчаковской власти и как председателю Ревтрибунала, присудившему к уничтожению шайку белобандитских разбойников, терроризировавших население района. Это происходило в то время, когда колчаковские опричники устанавливали свою власть, а мы держали временно власть на местах, такое право было дано Советской властью и у нас в Сибири. В конце августа по ходатайству Знаменского сельского собрания нас освободили из тюрьмы на поруки крестьян. Находился под судом и на поруках до свержения колчаковской власти.