
Э. Сирола:
Накануне открытия международного конгресса в Копенгагене в 1910 году мы случайно оказались соседями по столу в небольшом открытом ресторанчике на ужине, который датчане устроили в честь приехавших гостей. Когда графин с водкой по кругу дошел до нас, я спросил у Ленина:
— Вы позволите себе перед обедом рюмочку?
— Моя партия не запрещает этого,— был ответ.
Мне стало неловко. Оказалось, ему была известна принятая съездом Социал-демократической партии Финляндии в Оулу резолюция, предписывающая партийным работникам быть всегда абсолютно трезвыми. Я часто вспоминаю этот небольшой инцидент. Вначале меня поразило, что он запомнил даже такое маленькое, мимоходом принятое решение. И лишь потом, став коммунистом, я понял главное: он придавал огромное значение партии и принятым ею решениям.
…
В дни Октябрьской революции 1917 года мне поручили от имени партии передать поздравления товарищу Ленину в Смольный. Поздравлений он не принял. «Ведь Керенский еще не побежден»,— сказал он.
[ Читать далее]…
В апреле 1920 года Ленину исполнилось 50 лет. Как раз перед этим проходила партийная конференция, и было решено после конференции отпраздновать его юбилей.
В конце заключительного заседания слово дали, как мне помнится, Преображенскому. Он изложил дело. Потом начал говорить Каменев. Ленин тут же собрал бумаги и пошел к выходу — кто-то вызвал его в канцелярию. В зале раздались возгласы «Просим!», что означало «Просим остаться!». Но он только махнул бумагами и сказал: «Дела». А когда требовали дела, то никакие другие обстоятельства не могли его удержать. Чествовать Ленина было невозможно.
В самые тяжелые дни революции Ленин вдохновлял людей и укреплял их боевой дух. Однажды я был у него в морозный зимний день. Телефон звонил, как обычно, не переставая (со временем звонок заменили световым сигналом). Кто-то спрашивал, очевидно, насчет дров. Лицо Ленина стало строгим и сосредоточенным. Он диктует в трубку, как будто издает декрет: «Количество должно быть выполнено безусловно! Никакая компенсация не выплачивается, нет возможности!» Этими несколькими словами он опять поддержал силу духа какого-то заколебавшегося комиссара.
…
Он мог требовать от людей сверхчеловеческого напряжения сил. И им была спасена революция, спасена Россия, был сохранен оплот мировой революции. Неудивительно, что люди преклонялись перед его упорством и непреклонностью.
Я случайно был в кабинете Ленина как раз в тот момент, когда было сломлено наступление Деникина. Разговаривая по телефону, он схватил карту и все отмечал на ней досконально. Затем показал мне, как продвигался фронт.
К. X. Вийк:
Он хотел встретиться с финнами. Встретились в небольшом ресторане. Помню, что передо мной на столе был омар. Рядом сидел Ленин, и перед ним почти ничего не было.
Это мое первое наблюдение подтверждалось неоднократно в дальнейшем. Ленин жил очень скромно, и особенно скромен был в еде.
В. Хаккила:
В начале 1906 года... нам сообщили, что из России приезжает один партийный товарищ, которого надо обеспечить безопасным жильем... Он прожил в нашей студенческой квартире около полутора месяцев, спал на раскладушке, которая на день всегда убиралась. Питание нашего гостя вполне соответствовало жилищу по своей непритязательности. Если мы могли обедать где-то в столовой, за пределами квартиры, то он не мог ее покинуть и вынужден был питаться всухомятку, запивая еду чаем, столь любимым русскими. Как и многие русские студенты, он уже привык к такому образу жизни за время долгих лет эмиграции и ссылки...
С утра и до позднего вечера наш гость писал, читал и руководил с помощью листовок и статей борьбой большевиков против меньшевиков... Несмотря на постоянную занятость и полную отдачу работе, наш гость всегда был в хорошем настроении и время от времени рассказывал забавные истории. Мне особенно запомнился его доброжелательный юмор, который, по-видимому, был для него характерным. С теми товарищами, которые приходили к нему поговорить и посоветоваться, он был обычно лаконичен, не впадал в свойственное некоторым русским многословие...
В. Арти:
Несколько лет тому назад мне пришлось проживать долгое время в особняке около станции Оулункюля (Огльбю), где тогда был и сейчас еще сохранился пансион. Однажды я, к своему удивлению, услышал, что Ленин во время своей эмигрантской жизни в Финляндии провел несколько недель в том же особняке...
Я узнал, что особняк принадлежал двум сестрам, и поехал поговорить с этими пожилыми женщинами. В разговоре выеснилось следующее: как-то позвонил один влиятельный человек… и спросил, не смогли бы они приютить у себя одного из русских эмигрантов. Будучи противниками царизма, сестры сразу же согласились.
Так в особняке появился невысокого роста, розовощекий, не очень красивый господин... Гость оказался тихим, молчаливым человеком, который редко выходил из своей комнаты и усердно писал. Сестры видели его только во время еды. Говорил он мало и только однажды пошутил по поводу какого-то блюда...
Однажды к нему приехала красивая русская женщина. Как они узнали позже, это была его жена. Вскоре после этого гость внезапно исчез из особняка. Хозяйки решили, что он убежал от жандармов, и вскоре позабыли о нем.
Осенью 1917 года, когда в России свершилась революция, сестры увидели в газете фотографию Ленина. Они сразу же узнали в нем того самого господина... Впоследствии им довелось услышать, что Ленин действительно останавливался у них. Он даже сам упоминал, что жил в Оулункюля у «двух наивных барышень».
Говорят, что оттуда он сел на поезд, отправлявшийся в Турку, но, заметив, что за ним следуют жандармы, спрыгнул на ходу и к счастью остался невредим.
Л. Линдстрем:
Нельзя сказать, чтобы Ленин был слишком разговорчив. Теперь же, как мне показалось, ему было не до шуток. И в то же время он любил поговорить, и в беседах всегда проявлялся его острый ум. Он любил размышлять о прогрессе и о будущем человечества. Марксистскую философию воспринимал глубоко и серьезно. Он относился к ней спокойно и деловито, в то время как я высказывал иногда мысли, идущие вразрез с его идеями. Когда однажды во время беседы он в подтверждение своих аргументов привел цитату из «Капитала» Маркса, а я заметил, что это не доказывает истины, он ответил спокойно: «Да, не доказывает, но, поскольку я не смог найти лучшего, чем у Маркса, выражения этой мысли, я прибегаю к его словам. Но я это делаю потому, что убежден в его правоте. И он действительно прав в большинстве случаев».
Когда в другой раз мы снова говорили о Марксе, я сказал, что, по всей вероятности, под влиянием гегелевской школы его мысли выражены в такой сложной и недоступной форме, что очень трудно проследить за ними даже в простых ситуациях. Кроме того, он наверняка больше философ-теоретик, чем экономист и психолог, из-за чего он рассматривал людей такими, какими они были в его представлениях, а не в реальной жизни. Например, он не придавал никакого значения инстинкту собственности у человека, в то время как любая государственная система, если у нее будущее, должна это учитывать.
«Чувство собственности отнюдь не является изначальным человеческим инстинктом, — ответил Ленин. — Когда человек хочет владеть чем-то, что действительно представляет собой материальную ценность, он делает это для того, чтобы облегчить себе борьбу за существование. Никто не хочет получать в собственность то, чего и так хватает для всех. В пустынях все берегут свои колодцы, но там, где воды вдоволь, ни один разумный человек не будет ее охранять. У вас в Турку водопровод. Вы можете назвать хоть один случай, чтобы кто-то во дворе вырыл колодец для удовлетворения своего желания иметь его? Конечной целью социализма является производство такого количества товаров с помощью развитой техники, чтобы все могли удовлетворить свои потребности и инстинкт собственности не мешал бы развитию системы».
Ленин был глубоко убежден в том, что царизм в России будет свергнут в ближайшем будущем и народ возьмет власть в свои руки. Я спросил однажды, входит ли в программу русских социалистов установление социалистической государственной системы сразу же после свержения царизма.
«Ни в коем случае, — был ответ. — Россия должна пройти такие же фазы развития, как и другие народы. Нельзя забывать, что Россия преимущественно аграрная страна и, хотя после отмены крепостного права сельское население не привязано к земле насильно, оно находится на стадии развития, близкой к феодализму. Задачей социализма в России является пробудить и просветить сельское население, поднять производительность земледелия и оживить промышленность. Последнее по двум причинам: фабричные рабочие повсюду показали себя более способными воспринимать социализм и только развитая промышленность может удовлетворить потребности населения. Но для осуществления этой части программы русскому народу вовсе не нужно проходить по трудному пути, например, английских и немецких рабочих. Рабочие в других странах путем длительной борьбы завоевали себе совсем другое положение теперь, чем в те времена, когда Диккенс писал «Оливера Твиста». Русским рабочим надо только стать плечом к плечу со своими товарищами и продолжать борьбу вместе с ними».
Расправа властей с революцией в России была еще свежа в памяти. Я спросил у Ленина, будет ли насилие занимать какое-то место в жизни нового общества. Он признался, что для сохранения власти любая государственная система использует насильственные меры. Однако в данном случае они будут направлены исключительно против тех, кто угрожает безопасности государства, или же тех, кого только насильственно можно подчинить законам народной власти.
«Лично я — против всякого насилия. Я достаточно много его видел. Насилие против отдельных личностей не только отвратительно, но и глупо. С помощью принуждения нельзя завоевать поддержку у народа, но можно легко породить великомучеников. Думаете, русскую бюрократию ненавидели бы так, как сейчас, если бы она меньше использовала аппарат насилия и принуждения?»
Во время нашего совместного пребывания на Кирьяла я заметил, что, несмотря на его твердость и революционную одержимость, Владимир Ильич был сердечным и добрым человеком, с большой любовью относился к людям. Пару раз во время наших прогулок я был свидетелем его бесконечной симпатии и теплоты к детям.
…
Р… подал нам грог. Когда Ленин отказался, его угостили вином, и, к моему удивлению, он согласился выпить.
Г. С. Ровио:
Вопрос с питанием устроили так: я по просьбе Ленина покупал ему масло, яйца и другие продукты. Я предложил было брать готовую еду из столовой кооператива «Эланто», но Ленин категорически отказался от этого, сказал, что сам сварит яйца и чай и («Что же еще надо?») этого вполне достаточно.
— Самое главное для меня — получать регулярно газеты. Ни в коем случае не пропускайте газет,— объяснил мне Ленин.
…
Известно, что характер человека лучше всего выевляется в критических ситуациях. Каков же был Ленин в самые мрачные времена керенщины, когда его обвиняли в шпионаже, в предательстве дела рабочего класса и т. д.?
Он был удивительно хладнокровен и сдержан. Вернувшись с дороги, где в любую минуту можно было ожидать ареста, он тут же садился за письменный стол и начинал работать, как будто он находился у себя дома. Именно в Хельсинки Ленин закончил свою книгу «Государство и революция».
За все время пребывания в Хельсинки я не заметил во Владимире Ильиче ни малейших признаков нервозности или беспокойства, не говоря уже о страхе. Наоборот, он всегда был в хорошем настроении. Услышав какую-нибудь веселую историю, от души и заразительно смеялся...
Я заметил, что Ленин во всех ситуациях сохранял способность размышлять и действовать спокойно и хладнокровно. Воля у него была не железная (это, пожалуй, будет мягко сказано), а стальная. Он всегда доводил до конца начатое дело, если считал его правильным. Мне доставалось крепко, если я не выполнял вовремя его заданий.
— Что же вы? Почему не сделали?
И никакие оправдания не помогали, Ленин настаивал на своем до тех пор, пока все не было сделано как надо.
Что же касается его личных нужд и потребностей, то Владимир Ильич отличался необычайной скромностью. Не курил, не пил крепких напитков и был неприхотлив во всех отношениях. Даже враги не могут ничего сказать на этот счет.
Я до сих пор не встречал другого такого симпатичного и обаятельного товарища, как Ленин. Это революционер до мозга костей.
Э. А. Рахья:
Однажды в дождливый день, когда Ленин сидел в шалаше, туда вошел казак, проклиная погоду и негодяев людей, и попросил разрешения укрыться от дождя. Ленин спросил, чем тот занимается. Казак сказал, что они ловят какого-то Ленина, которого велено доставить живым или мертвым. На вопрос, что за преступление совершил Ленин, казак не смог ничего ответить. Он знал только, что тот мутит народ и поэтому очень опасен, что он где-то в этом районе и ему, казаку, приходится страдать от дождя и холода из-за этого «негодяя».
...
За все время, пока Ленин находился под моей опекой, он ни разу не проявил страха быть арестованным и пойманным, хотя опасность была велика. Он лихорадочно работал, писал статьи в газеты и письма товарищам, давая указания и наставления, и нервничал только тогда, когда долго не получал ответов на свои письма иди же задерживались газеты. Если я пытался его успокаивать, предлагая подождать пару часов, он всякий раз говорил мне, что время нас не ждет, мы должны всегда опережать его, заранее предвидеть ход событий и ситуацию; если мы не научимся этого делать, мы никогда не победим.
М. Усениус:
…в те времена очень трудно было доставать мясо. Однажды я зажарила ему в масле свеклу. Ленину очень понравилось кушанье, и в следующий раз он даже пришел на кухню посмотреть, как я готовлю это блюдо. Он подумал, наверное, что, возможно, ему когда-нибудь придется самому приготовить его.
Вообще Ленин был очень неприхотлив. Дважды в день он просил чаю — два стакана утром, два стакана вечером, — стакан молока и ничего больше.
Когда приходили газеты, Ленин забывал и чай и еду...
Живя у нас, Ленин не носил бороды, и только после Октября, когда я где-то увидела портрет Ленина, я узнала, кто был моим квартирантом.
Л. Латуккл:
Хотя я слабо владела русским языком, мы вполне понимали друг друга без посторонней помощи. То, что мы не могли сказать словами, дополняли жестами. Ленин был исключительно внимателен и предупредителен. Он прежде всего понимал и умел ценить домашние заботы и уважать труд женщины-хозяйки. Он никогда не позволял мне убирать его кровать. Это он всегда делал сам. Он сам приносил воду, топил печь и даже старался колоть дрова. И это еще не все. Он заметил, как я торопилась приготовить еду и испечь хлеб в обеденный перерыв (тогда ведь было трудно с продуктами), и охотно взялся помогать мне — вытаскивать в нужное время хлеб из печи, тогда я могла уйти на работу вовремя. И видя, что я очень беспокоюсь о еде и что готовить-то нечего, кроме черной, гречневой, каши, он всегда был доволен, очень хвалил еду и говорил, что на этот раз, мол, обед самый вкусный.