Прокатившаяся в самый разгар октябрьской стачки волна черносотенных погромов по городам Сибири нанесла серьезный удар революционному движению в Томске. Сожжение железнодорожников в здании управления Сибирской жел. дороги и погром, продолжавшийся в течение нескольких дней в этом городе… на довольно продолжительное время приглушил революционное движение.
Погромы в Красноярске, Нижнеудинске, Зиме, Иркутске лишь ускорили процесс организации вооруженных сил революции...
Посылка карательных отрядов в Сибирь была частью общего плана борьбы самодержавия с революционным движением. В декабре 1905 г. уже действовали карательные отряды в Прибалтике, на Моск.-Казанской ж. д. и т. д.
С. Ю. Витте в своих «Воспоминаниях» инициативу организации карательных экспедиций в Сибири приписывает себе. Он сообщает, что на необходимость «решительных мер» в Сибири он «многократно» указывал «великому князю Николаю Николаевичу, военному министру, начальнику генерального штаба ген. Палицыну» и наконец «написал государю»... «Я предложил такую меру: выбрать двух решительных и надежных генералов, дать, им каждому по отряду хороших войск... и предложить этим начальникам во что бы то ни стало водворить порядок по Сибирской дороге…» Николай II приписывает инициативу этого предприятия «Николаше», т. е. Николаю Николаевичу Романову. «Николаше пришла отличная мысль, которую он предложил — из России послать Меллер-Закомельского с войсками, жандармами и пулеметами в Сибирь до Иркутска, а из Харбина — Ренненкампфа, ему навстречу», — пишет Николай II своей матери 12 января 1906 г.
Кому в действительности первому пришла в голову эта «отличная мысль» — Витте, Николаю Николаевичу или Редигеру — это существенного значения не имеет...
[Читать далее]Первые документальные сведения об организации карательных экспедиций относятся к 13 декабря 1905 г., когда Николай II отправил шифрованную телеграмму главнокомандующему ген.-адъютанту Линевичу с «повелением» «безотлагательно возложить на генерал-лейтенанта Ренненкампфа восстановление среди всех служащих на Забайкальской и Сибирской железных дорогах полного с их стороны подчинения требованиям законных властей»...
Решение о посылке второй экспедиции — с запада на восток — под начальством ген. Меллер-Закомельского — состоялось 20 декабря. С. Ю. Витте предлагал дать полномочия на организацию карательной экспедиции навстречу Ренненкампфу командующему Сибирским военным округом ген. Сухотину, но это царем было «признано невыполнимым по недостатку сил у ген. Сухотина».
24 декабря ген. Линевич получил телеграмму о назначении ген. Ренненкампфа, 29-го он сообщил об этом ген. Ренненкампфу, который известил начальника штаба ген. Палицына, что он 9 января выезжает из Харбина в Манчжурию. «Буду действовать, — писал в этой телеграмме Ренненкампф, — по обстоятельствам, прибегая к полевому суду, при вооруженном сопротивлении расстреливать без суда»...
Ген. Меллер-Закомельский выехал из Москвы на восток в ночь на 1 января, имея в своем распоряжении отряд в составе 200 человек. К этому отряду на ст. Иннокентьевской был присоединен отряд подъесаула Алексеева, посланный ген. Сухотиным в начале января из Омска по линии Сибирской жел. дороги и 300 человек Верхнеудинского полка...
В первый же день отряд ген. Меллер-Закомельского приступил к действиям. На ст. Узловой запасные, «проведав, зачем едет отряд», стали, по словам участника экспедиции, поручика Евецкого, «ругать нас и бросать в вагоны поленья. «Пришлось нескольких избить прикладами» — телеграфирует об этом ген. Меллер-Закомельский военному министру. Поручик Евецкий не без цинизма отмечает в дневнике: «В этот день сломали два приклада. Если так будет дальше, мы рискуем сделаться безоружными». Почти на каждой станции карательному отряду приходилось сталкиваться с «эшелонами запасных, следующих «в полном беспорядке». «По мере возможности привожу их в порядок» — телеграфирует ген. Меллер-Закомельский военному министру. Меры, которые отряд применял для этого, сам ген. Меллер-Закомельский называл в телеграмме ген. Палицыну «довольно крутыми». Поручик Евецкий дает довольно красочное описание этих мер: «При освобождении от незаконно севших запасных пассажирского поезда один из них схватил за винтовку ефрейтора лейб-гвардии С.-Петербургского полка Телегина и ударил его по голове. Телегин вырвал винтовку и ударил запасного штыком. Штык. прошел насквозь»... Или: «часовой толкнул запасного в затылок, тот ударил его по лицу... Подбежали несколько артиллеристов, и запасный от них убежал на вокзал. За ним вошел и Писаренко. Там было 200—300 запасных, которые начали роптать, а один из них обругал Писаренко, тот выстрелил в него, и остальные присмирели... Запасный, в которого стрелял Писаренко, ранен в живот и вряд ли выживет»... «Нижние чины,— по словам того же Евецкого, — позаводили себе нагайки. Сначала для наказания применялись приклады, но Меллер нашел эту меру чересчур суровой, и, по предложению Марченко, стали наказывать шомполами, но шомпола отбивали руки, и люди завели себе нагайки»...
По пути к Иркутску карательный отряд задержался на ст. Иланская, где оставил после себя десятки убитых и раненых рабочих ж.-д. депо. Ген. Меллер-Закомельский в телеграфном донесении об этом говорит, что на ст. Иланской «несколько рабочих.убито, ранено и арестовано, остальные разбежались». Поручик Евецкий в своем дневнике дает жуткую картину «Иланской бойни». «Подходим, — пишет он, — к депо и натыкаемся на Марченко и Заботкина. — Что у вас? — «Уже готово» — «Хорошо», — нервно говорит Заботкин. — «Как дело было?» — «…нас оказалось человек 6 против 150—200. В это время из них кто-то выстрелил и кто-то бросил молотком. Приказал стрелять. Людям повторять не пришлось. Тем временем еще подошли. Они побежали в разные стороны. Кто-то из них выпустил из паровоза пар. Тут закричали: «Сейчас взорвет». Но кто-то из людей бросился на паровоз и закрыл пар. Все-таки пару набралось много, действовать было трудно. Их вытаскивали из-под локомотивов, даже из топок. Сопротивлявшихся прикалывали...» Я отправился к Писаренко. У него тоже люди ходили в депо арестовывать. Он обошел депо кругом и стал у противоположного выхода. Скоро раздались выстрелы, и рабочие толпою повалили к выходу. У него было всего 20 человек, и он встретил их залпом. Бросились обратно. Некоторые пытались спасаться через окна. Ловить их было некогда и их, как бегущих, подстреливали. О количестве убитых и раненых сообщения были различны. Заботкин приказал Марченке послать унтер-офицера сосчитать, и тот еще не вернулся. Писаренко его видел и говорил с ним; тот доложил, что убитых около 30 насчитал. У входа в депо валялись около 10 трупов, в депо слышались стоны. Оттуда выносили раненых и выводили арестованных. Я вернулся доложить Меллеру. Когда я докладывал сведения о числе убитых и раненых, вмешался Сыропятов: «Нет — мой жандарм считал: убитых 17, раненых 11». Доказывать противное было бесполезно — ни у одного из нас не было доказательств. Начинают приводить партии арестованных. Стоны — несут раненых. …спросил у врачей, сколько они насчитали раненых — около полусотни, но многих перевязывал фельдшер. Несут раненого без сапог; офицер спрашивает: «Так и было?» — «Никак нет. Несли мы мимо казаков, кто-то кричит: «Падажды!» Мы остановились. Казак подбежал, стащил сапоги-лакерки и говорит: «Лакированные» — и убег, а лакерки спер»...
Чем дальше двигался отряд ген. Меллер-Закомельского на восток, тем более свирепые формы принимали его действия. Из Иркутска Меллер телеграфировал Ренненкампфу: «Утром 15-го займу ст. Байкал перехватить бегущих от вас мятежников. Телеграфируйте о положении дел в Чите. Пришлите поезд с отрядом для связи со мной и очистки всех попутных станций за Читой».
«По дороге, на станциях, — записывает в этот день Евецкий в своем дневнике, — осматриваем встречные поезда... Телеграфистов, уличенных в передаче телеграмм противоправительственного характера и отказе передать высочайшую депешу, наказали на платформе в присутствии других служащих нагайками. Сурово были наказаны два телеграфиста в Селенге...»
На ст. Мысовая, куда с большими предосторожностями отряд ген. Меллер-Закомельского прибыл ночью на 16 января, Меллер получил телеграмму ген. Ренненкампфа с просьбой «оказать ему активное содействие и помочь атаковать Читу с двух сторон».
Было решено 18 января поздно вечером выехать по направлению к Чите. В связи с этим возник вопрос о судьбе арестованных. Дневник Евецкого дает подробное описание зверской расправы, произведенной Меллер-Закомельским в Мысовой над арестованными.
«Возник вопрос, — записывает в своем дневнике Евецкий, — что делать с арестованными. Барон решил: «Ну что нам с ними возиться? Сдать их к чорту жандармам». Разговор происходил за обедом, и, услыхав это решение Меллера, Марцинкевич просит разрешения барона доложить ему об одном арестованном. Рекомендует его завзятым революционером, чуть ли не устроившим всю российскую революцию, отказавшимся передать высочайшую телеграмму и силою заставлявшим делать то же других.
— Ну что ж? Так расстреляем его! — говорит спокойно Меллер, попыхивая сигарой и отхлебывая Марго. Все молчат. Марцинкевич докладывает еще о двух.
— Ну трех расстреляем, — так же невозмутимо говорит барон. Вмешивается Ковалинский и докладывает еще о двух революционерах.
— И их расстрелять».
Заботкин докладывает об арестованном вчера переодевшемся солдатом и ставит вопрос так: «Ведь возможно, что благодаря таким переодевающимся и возникла в известных партиях мысль о возможности присоединения армии к революционному движению». Меллер и этого решает расстрелять. Кто-то докладывает о Копейкине, которого просил расстрелять Сыропятов. Тарановский и Энгельке напоминают, что Сыропятов не озаботился еще не только присылкой протокола на него, но и ответом на телеграмму.
— Ну сдайте его жандармам, пусть везут в Ирку А этих семерых расстреляем сегодня вечером». — Кто-то докладывает: «Не семерых, а шестерых».
— Шестерых, так шестерых! — поправляется барон.
Тарановский рассчитывает, сколько человек надо назначить. Кн. Гагарин начинает волноваться. Слышу: «Нет, почему же? ведь это обидно — и тогда вторая бригада и теперь». И долго спорят на эту тему Гагарин и Писаренко. По окончании обеда Гагарин заявляет Тарановскому, что ведь это обидно для 1-й бригады: в Иланской действовала 2-я, сегодня тоже караул от 1-й, а расстреливать придется опять 2-й. Тарановский уступает страстному желанию и говорит, что назначит по 5 человек от полка. «Всего, значит, 25—это с избытком».— «Почему 25? — спрашиваю я, — ведь полков 4». — «Ну и пулеметная рота — пятая». Буланже говорит, что по уставу пулеметная рота по возможности освобождается от всяких нарядов. Конечно, если нужно, то и она исполнит приказание... — «Нет, вполне хватит и 20», — заключает Тарановский. Вопрос покончен. Тарановский отходит в сторону и говорит мне: «Я думал, что и вы добиваетесь этой чести».
— Если это нужно — исполним».
Самый расстрел Евецкий описывает так:
«Между тем делались приготовления к расстрелу. Я вышел побродить около вагонов. 6 человек осужденных стояли у вагонов, окруженные конвоем, и ожидали. Они не чувствовали, что через несколько минут их отведут к Байкалу и объявят волю Меллер-Закомельского. Быть может, и тогда они еще не будут сознавать, что казнь решена бесповоротно и надежды ни для одного из них нет; быть может, каждый из них до последней минуты будет таить мысль: «помилуют — как же без суда-то: просто пугают», и ни у одного не мелькнет: «хоть бы без мучений — сразу».
Теперь они топчутся от холода и протестуют, что их вывели из вагона. Конвойные молчат. «Что вам тут делать — пойдемте на телеграф. Ренненкампф хочет разговаривать» — подходит Тарановский. Вернувшись в вагон, оделись потеплее и через 20 минут пошли.
На дороге услышали выстрелы — расстреливают. Выстрелы слышались как-то странно, то один, то несколько. Из нас никто не задумался над их странностью. Выстрелы слышались долго. Марцинкевич, сопровождавший нас, заметил: «Как будто дюжину расстреливают».
Мы вернулись в поезд и здесь узнали подробности расстреляния. Руководил подполковник Заботкин, командовали кн. Гагарин и Писаренко. Приговоренных отвели несколько от станции по направлению к Иркутску (не выходя из района станции). Здесь им объявили, что они приговорены к расстрелянию. Они не просили пощады...
Между тем выбрали место, более других освещенное станционным фонарем. Поставили одного, скомандовали; вместо залпа получилось несколько единичных выстрелов... Я не стану описывать всей картины, как мне ее передавали.
Было упущено из виду, что при морозе смазка густеет, и часто происходят реечки; расстрел производился при свете фонаря, и поэтому пули попадали не туда, куда следовало, и вместо казни получилось истязание.
Заботкин волновался, шумел, рассказывал, как ему с казаками пришлось на войне расстреливать, что там порядка и умения было гораздо больше, винил офицеров, винил людей и еще более затягивал эту и без того длинную и тяжелую процедуру.
Казнь продолжалась около 1/4 часа, при ней присутствовали служащие».
На ст. Могзон — снова расстрелы.
«Меллер отдал распоряжение расстрелять 7 человек из арестованных, — записывает Евецкий. — «Только, пожалуйста, не тратьте даром патронов — стреляйте в затылок и больше 3 патронов на человека не тратьте». Перед отъездом пришли доложить, что казнь окончена, рассказали подробности. Там дело шло лучше, — голова после одного выстрела давала трещину, стреляли троих сразу; все казненные падали на месте, перед казнью уверяли, что они ни в чем не виноваты, и умоляли доложить генералу и судить их. Меллер все это слушал с обыкновенной спокойной улыбкой».
На ст. Могзон были расстреляны арестованные на ст. Хилок: кладовщик об-ва потребителей Забайкальской жел. дороги О. М. Цетнерский, машинист И. И. Королев, телеграфисты А. Ф. Цехмистер, И. А. Тимсон, Беловицккй и Леонтьев, слесарь Садовский...
В 12 ч. дня 22 января ген. Ренненкампф предполагал начать бомбардировку Читы....
Ген. Ренненкампф выехал из Харбина на запад 9 января с двумя поездами: в первом была рота пехоты, чины ж.-д. батальона и телеграфа, запасы материалов для быстрого восстановления ж.-д. пути и телеграфа на случай их порчи, во втором — три роты пехоты, два горных орудия и четыре пулемета.
Одновременно по направлению к Чите были двинуты эшелоны 17, 18, 19, и 20 Восточно-сибирских стрелковых полков.
Еще до своего отъезда из Харбина ген. Ренненкампф 7 января издал «приказ № 1», в котором он, сообщая о данном ему «высочайшем повелении» «водворить законный порядок на Забайкальской и Сибирской ж. д.» объявлял «всем эшелонам запасных и бывших военнопленных, что при возникновении массовых беспорядков, угрожающих общественной безопасности или нарушающих долг службы и присяги», он будет «подавлять их во что бы то ни стало, прибегая к действию оружия в самом широком размере». Комендантам станций и начальникам эшелонов было приказано «в случае возникновения беспорядков» доносить об этом ген. Ренненкампфу «немедленно по телеграфу и вызывать ближайшие воинские части для усмирения забывших свой долг и присягу».
12 января ген. Ренненкампф телеграфировал Николаю II, что он «прибыл на ст. Манчжурия, приступил к исполнению возложенной обязанности».
Первым актом ген. Ренненкампфа было предание созданному им «временному военному суду» арестованных 9 января во время демонстрации на ст. Манчжурия видного партийного работника А. И. Попова (Коновалова) и солдата ж.-д. батальона С. Корякина. Расправа над этими революционерами была первым серьезным ударом, который нанес революционному движению в Забайкалье ген. Ренненкампф...
Окрыленные вестями о подавлении восстания в Москве, разгроме Красноярска и движении карательной экспедиции ген. Ренненкампфа, контрреволюционные силы… при помощи обманутых ими проходивших через станцию эшелонов запасных сумели обезглавить движение, захватив руководителей с.-д. организации. (При нападении на демонстрантов были ранены, кроме Попова и Корякина, по официальным данным, всего свыше 30 человек; один был убит.)
12 января Попов и Корякин были преданы военному суду. 15 января состоялся суд... Суд приговорил обоих подсудимых к смертной казни через повешение. Ренненкампф заменил Попову смертную казнь через повешенье расстрелом, а Корякину — каторжными работами на 10 лет. 17 января на ст. Борзя А. И. Попов был расстрелян.
Разгромив ж.-д. организацию на ст. Манчжурия, ген. Ренненкампф двинулся далее по направлению к Чите. На ст. Борзя отряд Ренненкампфа арестовал и предал военному суду семь железнодорожных рабочих и служащих, обвиняемых в участии в революционном движении...