Медленно тянется поезд, составленный из теплушек, по Амурской жел. дор. Вагоны битком набиты, и все-таки на каждой станции осаждают все новые и новые пассажиры, — крики, ругань, стоны. Время от времени этот ад кромешный покрывает дикий хохот японских солдат. Они развлекаются этой обезумевшей в своем устремлении толпой, отнимают рукавицы, съестное, вообще ведут себя, как «победители» в завоеванной стране. Наглого поведения желторотых макак стараются все не замечать; смущенно, испуганно отворачивается даже пострадавший, и только время от времени завоет и запричитает какая-нибудь баба, у которой япошка вырвал из рук узелок или хлеб, но и ее стараются урезонить, успокоить; смущены все, начиная с кучки интеллигентов эсеро-меньшевистского типа, всю дорогу ругавших большевиков, вплоть до крестьянина: «Большевики нам не ко двору», — говорил он еще на Забайкальской жел. дор., а теперь при каждом инциденте молчит или протянет: «та-а-к».
[Читать далее]Только месяц прошел со времени ликвидации Советов в Сибири в 1918 году, еще не устали ругать большевиков, а тут спасители интервенты на каждом шагу прописывают «Кузькину мать». На каждой станции проверки документов — ловят большевиков, — малейшее подозрение, или просто лицо у вас «большевистское», — и японцы волокут жертву из вагона. Все боязливо ежатся и наперегонки ругают большевиков, авось это докажет, как они преданы новой власти...
Уже вечереет. Небольшая станция; дверь нашей теплушки с шумом открывается, лопоча что-то, вскакивают японцы и начинают выбрасывать пассажиров и вдогонку им мешки, корзины и пр. Сопротивляющихся (а таких нашлось очень немного) угостили прикладами. Осталось в вагоне не более 20 чел., и тогда туда «погрузились» 12 чел. японских солдат с бочонками еды, теплыми одеялами и пр. У оставшихся «душа в пятки ушла», а япошки «размещались». Поезд пошел полным ходом, и вот очевидно японцам показалось, что слишком много места в вагоне занимают «рузска»; они схватили и поволокли к выходу одного старика. Мы все закричали, я вцепилась в старика, крича японцам — «макаки, варвары». Меня швырнули в угол и исколотили железным кортиком (хорошо еще что не прикладом). Одному руку переломили, у меня же распухли ноги и везде синяки появились. Старика так и выбросили на полном ходу поезда.
Японцы не стеснялись, везде и всюду они чувствовали себя господами положения и даже белые, «призвавшие сих варягов», часто не знали, что делать от разгулявшихся «благодетелей».
Я приехала в гор. Благовещенск... Тюрьмы были переполнены, несмотря на «вывод в расход», производившийся каждую ночь целыми десятками.