ЗАСЕДАНИЕ ТРЕТЬЕ
Обвинитель Гойхбарг. …когда происходили выборы Колчака Верховным правителем?
Молодых. Вероятно, в ночь с 17 на 18 [ноября].
Обвинитель Гойхбарг. Что же в этот день, 18 ноября, Вы узнали относительно обстоятельств, предшествующих или сопутствующих так напугавшему Вас аресту Серебренникова?
Молодых. Все мы были в таком положении, что всегда можно было ожидать сюрприза. Известно, что Грацианов был [насильно] уведен из министерства. И то арестовывал чешский комендант Зайчек, то арестовывали казаки. И никто из нас не был уверен в своей безопасности.
[Читать далее]Обвинитель Гойхбарг. Зайчек арестовывал тех, кто были правыми, а казаки тех, кто были левыми?
Молодых. Зайчек, кажется, не особенно разбирался.
Обвинитель Гойхбарг. Кто же был арестован?
Молодых. Все члены [Уфимской] Директории.
Обвинитель Гойхбарг. Виноградов, член партии народной свободы, был арестован?
Молодых. Виноградов, кажется, тоже был арестован...
Обвинитель Гойхбарг. Может быть, подсудимый Новомбергский припомнит более подробно, кто был арестован в этот день?
Новомбергский. Я узнал о событиях в тот день, когда происходили выборы Колчака. Мне говорили, что в предшествующую ночь были арестованы Авксентьев и Зензинов, члены [Уфимской] Директории, казаками, как я узнал после заседания...
Обвинитель Гойхбарг. …Верховный правитель Колчак и его министр [Старынкевич], «вступивший в связь с партией с-р», заявили, что накануне, именно 18 ноября — следовательно, перед тем, как, не зная об этом факте, [министры] совершали выборы Колчака, — к ним явился Волков, Красильников и Катанаев и заявили, что, движимые любовью к Родине, они решили арестовать Зензинова и Авксентьева и забрали их к себе; что потом Старынкевич поехал к ним, отвез их из помещения Красильникова, в котором они находились, к ним на квартиру, на дом одного из них; и — по заявлению Старынкевича, их приятеля, — «по их собственной просьбе» приставил к ним стражу.
Шумиловский. Приблизительно такие обстоятельства мне известны. Картина, которую Вы мне нарисовали, по-моему, соответствует действительности...
Обвинитель Гойхбарг. Я сообщаю, что адмиралом [Колчак] был назначен вами после того, как [вы] решили, что неприлично вице-адмирала избирать Верховным правителем.
Шумиловский. …незадолго до избрания [Колчака Верховным правителем] стало известно, что он пользуется поддержкой англичан и американцев, но к нему в высшей степени отрицательно относятся японцы... Эти мотивы — популярность в демократических странах — Америке, Англии, умение поставить себя в военной среде, подтвержденное его положением в Черноморском флоте, — и заставили меня подать голос за него. Я видел в этом гарантию, что те страшные события, которые происходили перед этим и которые только что произошли, не повторятся. Я голосовал за Колчака как [за] единственный выход из создавшегося тяжелого положения. Как я показал на допросе следственной комиссии, как [за] меньшее из зол.
Обвинитель Гойхбарг. Были ли Вам известны не выводы и заключения, которые [были] сделаны потом и предъявлены Вам относительно деятельности Колчака, а обстоятельства его жизни: что он согласился тайком от Временного правительства принять американское поручение; что он потом вступил на английскую службу для отправки в Месопотамский фронт; что он был отправлен в распоряжение английского правительства и по ходатайству Кудашева, который назывался послом в Пекине, отправлен во Владивосток, т. к. английское правительство считало более выгодным его пребывание здесь, чем на Месопотамском фронте; что [Колчак] сговаривался с Семеновым, который, по его словам, приставлял револьвер ко лбу и все выносил из помещений; что потом он сказал, что ему все равно с кем служить, с Семеновым или на английской службе, ибо он служил интересам Родины — все эти обстоятельства были известны?
Шумиловский. Мне [было] известно по газетным сведениям, что он принял предложение Англии бороться против Германского союза на Месопотамском фронте... Я потом пришел к убеждению, что он плохой Верховный правитель. Но я считал его безукоризненно честным человеком...
Обвинитель Гойхбарг. Вы указывали, что, голосуя за Колчака, Вы руководились деятельностью его в Черноморском флоте. А Вам известно, что он самовольно покинул флот?
Шумиловский. Нет, не знаю.
Обвинитель Гойхбарг. А Вы знаете, что Колчак в своих показаниях это подтвердил? Вы знаете, что в Иркутске происходил допрос адмирала Колчака, который был назначен адмиралом 18 ноября 1918 года, чрезвычайной следственной комиссией в течение января и первых дней февраля?
Шумиловский. Об этом я слышал.
Обвинитель Гойхбарг. Может быть, Вы знаете и состав той комиссии, которая его допрашивала.
Шумиловский. Полного состава [ее] я не знаю.
Обвинитель Гойхбарг. А если я напомню Вам, что председателем этой комиссии был Константин Андреевич Попов и членами ее были Денике, Г. И. Лукьянчиков и Алексеевский.
Шумиловский. Да.
Обвинитель Гойхбарг. А может [быть], фамилия Алексеевский Вам что-нибудь говорит?
Шумиловский. Нет.
Обвинитель Гойхбарг. Вы интересовались теми делами, которые происходили в Иркутске?
Шумиловский. Да.
Обвинитель Гойхбарг. А что происходило в Государственном экономическом совещании, знали?
Шумиловский. Знал.
Обвинитель Гойхбарг. А членов его знали?
Шумиловский. Знал, [но] не всех.
Обвинитель Гойхбарг. Что же это за Государственное экономическое совещание, в которое министерство труда вносит законопроекты и не знает, из кого оно состоит?
Шумиловский. Я не мог за короткое время изучить его полностью. Как раз перед летом я уезжал в месячный отпуск, потом я хворал и не посещал заседания Государственного экономического совещания шесть недель.
Обвинитель Гойхбарг. Может быть, подсудимый Молодых знает фамилию Алексеевского?
Молодых. Понаслышке я знаю того, который был на Дальнем Востоке.
Обвинитель Гойхбарг. Который был председателем [Амурской] земской управы и который был членом Государственного экономического совещания при Колчаке. Может быть, Вы помните?
Шумиловский. Об этом говорили.
Обвинитель Гойхбарг. А партийная принадлежность его не была указана?
Шумиловский. Я не помню...
Обвинитель Гойхбарг. Может быть, подсудимый Молодых знает партийную принадлежность Алексеевского?
Молодых. Если я не ошибаюсь, он был с-р или народным социалистом...
Червен-Водали. Я могу сказать. Алексеевский состоял секретарем Государственного экономического совещания и принадлежал к числу членов группы земской и городской. Он являлся довольно деятельным членом Государственного экономического совещания...
Обвинитель Гойхбарг. Я оглашу стенограмму показания Колчака. Причем я прошу удостоверить, что почти весь допрос Колчака велся исключительно [бывшим] секретарем Государственного экономического совещания Алексеевским... И вот если [этому] своему недавнему сотруднику Колчак давал показания, Вы считали бы, что им можно вполне доверять?
Шумиловский. Я повторяю, что я смотрел на Колчака как на несостоятельного Верховного правителя. Но я считал и продолжаю его считать человеком, несомненно, честным, и поэтому тому, что он показывал, я верю.
Обвинитель Гойхбарг. А в особенности, может быть, если допрос вел главным образом Алексеевский, что, я думаю, исключало всякую возможность какого бы то ни было не только физического, но и психического принуждения по адресу Колчака?
Шумиловский. Я не смею заподозревать [ни] в малой степени тот факт, что Алексеевский правильно передал заключение Колчака.
Обвинитель Гойхбарг. Я тогда ходатайствую перед трибуналом. Может быть, защита, ознакомившись (а она ознакомилась с содержанием стенограммы показаний Колчака), не станет возражать, что те факты, которые указаны в [обвинительном] заключении, предъявленном подсудимым, не выводы, не заключения, а факты, с которыми я обратился, в частности, к подсудимому Шумиловскому, действительно содержатся в показаниях Колчака?
Защитник Айзин. Защита это подтверждает.
Обвинитель Гойхбарг. Следовательно, указывается, что из Черноморского флота Колчак бежал, оставив его и передав власть над Черноморским флотом в порядке военного боевого приказа своему помощнику.
Шумиловский. Это мне известно не было.
Обвинитель Гойхбарг. А если бы Вы это знали, Вы бы не голосовали за него?
Шумиловский. Я не знаю, что было бы тогда при изменившихся обстоятельствах: если бы было известно одно или если бы было известно другое. Я повторяю: мотив, который заставил меня голосовать за него, был тот, что я его считал способным овладеть буйной военной средой и оградить страну от атаманских выходцев справа.
Обвинитель Гойхбарг. А Волков, Катанаев и Красильников были атаманскими выходцами? Вы вчера указывали, что с Волковым никто не мог справиться. Когда Вы здесь узнали, что Вас обманули, потому что сказано было в заявлении, что накануне, еще до выборов Колчака, к Старынкевичу явились Волков, Катанаев и Красильников и заявили, что они распорядились изъять [часть] членов [Уфимской] Директории, создать положение, при котором не существует кворума [Уфимской] Директории, и создать возможность «естественного» перехода власти к Совету министров, который может ее передоверить Колчаку, когда Вы узнали тот факт, что именно атаманщина создала возможность передать власть Колчаку, Вы тогда не раскаялись в своем голосовании?
Шумиловский. Тогда было решено нарядить следствие над этими лицами.
Обвинитель Гойхбарг. Может быть, не следствие, а суд?
Шумиловский. Да, суд.
Обвинитель Гойхбарг. А Вы знаете, чем кончился этот суд?
Шумиловский. Да, они были все оправданы. И это нанесло сильный удар [по] всем надеждам.
Обвинитель Гойхбарг. А Вы пытались выразить это, что Вы получили удар? Может быть, Вы подали прошение об отставке или иначе реагировали, получив этот шок?
Шумиловский. Я прошения об отставке [тогда] не подал...
В данном случае я только мог считать, что эта борьба не может, конечно, начаться с первого же часа. И Колчак не настолько всесильный человек, чтобы сразу сильной рукой схватить этих людей. Очевидно, нужно было, как мне казалось, известное время [для] подготовки. Нужно было укрепиться для того, чтобы этот конфликт не стал опасным для власти. К сожалению, такого момента не наступило. Но я все-таки убежден, что момент не наступил не благодаря нежеланию...
Гойхбарг. А не напоминают ли Вам события 18 ноября те события, которые произошли 21 сентября [1918 г.]? Меньше двух месяцев прошло после ареста двух членов [Сибирской] Директории. Тогда было так: арестованы были два члена Сибирской Директории; нет кворума; прошение об отставке принимается, потому что они все-таки считаются присутствующими; затем приятель одного из них получает поручение выразить сочувствие уволенным министрам. Так же и здесь. Прошения об отставке нужны, но они не существуют. Тогда едут объявить их «свободными» [от содержания под стражей] и «по их просьбе» приставляют стражу на дому...
А когда были [арестованы] два члена [Уфимской] Директории (и власть естественно перешла к тем, кто находится здесь перед Вами), не пришло ли Вам в голову, что есть более естественный выход: взять арестованных, привести сюда, и будет кворум?
Шумшовский. Положение вещей обрисовывалось таким образом, что это могло быть сделано только физической силой.
Гойхбарг. Которая была у Колчака?
Шумшовский. В данный момент не было и у Колчака.
Гойхбарг. Значит, Вы рассчитывали, что порождение этой силы поможет Вам эту силу подчинить, и будет [можно] бороться с атаманщиной?
Шумшовский. Для этого нужно было думать, что выдвижение Колчака было сделано атаманщиной. Такого вывода я не мог сделать, так как никаких фактов у меня не было.
Гойхбарг. А не говорил [ли] Вам Матковский, что сам собой напрашивается такой выход: что можно привести сюда арестованных, и будет кворум?
Шумшовский. Чтобы Матковский передавал эти слова, я не помню.
Гойхбарг. Вы, кажется, были знакомы с Виноградовым? Он не говорил, что Матковский ему шепнул это?
Шумшовский. Нет, не передавал. А если бы [и] передал, то я не придал бы [этому] значения. Потому что, когда Матковскому я сказал, что нужно принять меры против ареста, он сказал, что боится встретить неповиновение со стороны воинских частей, если он отдаст им приказание. И они не пожелают его выполнить. Значит, если [бы] он это говорил, то это было бы неискренне. Если военный человек говорит, что он не может на это решиться, то, значит, положение еще более ухудшилось.
Гойхбарг. Разве Вам кто-нибудь сообщал, что эти лица арестованы такими силами, с которыми опасно начинать борьбу? Вы [ведь] не знали, кто это устроил?
Шумшовский. Догадаться было нетрудно, имея прежний опыт.
Гойхбарг. А если нетрудно было догадаться, что это сделала атаманщина, то нетрудно было догадаться и о том, что атаманщина создала условия для избрания Колчака...
Скажите, свидетель Матковский... Не припомните ли Вы обстоятельства, почему оказалось необходимым в тот момент избрать новое правительство, если до того времени существовало тоже учреждение, которое называлось правительством?
Матковский. Ввиду того, что я посвятил всю свою жизнь военному делу и политикой никогда не занимался, я не могу ничего ответить на этот вопрос.
Гойхбарг. Вы никогда политикой не занимались?
Матковский. Да.
Гойхбарг. А что Вы понимаете под политикой?
Матковский. Это, я думаю, заведет нас слишком далеко.
Гойхбарг. Я предлагаю не думать, а отвечать на этот вопрос.
Матковский. Я повторяю — политикой не занимался. Я и имею право не отвечать на заданный вопрос, что значит политика.
Гойхбарг. Я думаю, что свидетель обязан давать ответы на все вопросы. И [не] имеет права не отвечать, тем более перед чрезвычайным трибуналом советской республики. Что Вы называете политикой?
Матковский. Ввиду того, что я специалист по военному делу, я не занимался политикой. Если Вы меня спросите про военное дело, я отвечу [на] все, что угодно. А политикой я называю вмешательство в руководство государственной жизнью.
Гойхбарг. Вы даже не знакомились с тем, что происходит вокруг Вас?
Матковский. Я знал только то, что входило в круг моей деятельности.
Гойхбарг. А не были ли Вы на следующий день назначены председателем суда, разбиравшего обстоятельства дела бывшего Сибирского правительства?
Матковский. Нет, не так. Я был назначен председателем суда, чтобы судить лиц, посягнувших на верховную власть.
Гойхбарг. Значит, они посягнули на какую-то власть, ранее существовавшую. Ранее существовала какая-то верховная [власть]. Какое же это было учреждение накануне 18 сентября?
Матковский. Это была [Уфимская] Директория….
Гойхбарг. Значит, посягательство на верховную власть, которое Вы должны [были] судить, выразилось в чем?
Матковский. В аресте двух членов [Уфимской] Директории...
Гойхбарг. Не припомните ли Вы, по чьему распоряжению они были арестованы?
Матковский. Я знаю, что они были арестованы по личному почину тремя военными лицами. Но по чьему распоряжению, мне неизвестно.
Гойхбарг. Я хотел бы знать фамилии этих лиц.
Матковский. Волков, Красильников и Катанаев...
Гойхбарг. Значит, по личному почину они распорядились арестовать членов [Уфимской] Директории. И Вы их назначены были судить?
Матковский. Совершенно верно.
Гойхбарг. Вы имели сведения о Волкове?
Матковский. Да.
Гойхбарг. Вам не приходилось слышать о деле Волкова?
Матковский. Было два дела Волкова.
Гойхбарг. Одно было в ночь на 21 сентября. Может быть, он также распорядился сделать нечто «по личному почину»?
Матковский. Это был арест Крутовского и Шатилова и председателя [Сибирской] областной думы Якушева.
Гойхбарг. И человека, фамилию которого Вы не могли припомнить.
Матковский. Новоселова. И второе дело — как раз убийство этого гражданина Новоселова.
Гойхбарг. Тогда Вы не припомните, «за этот личный почин» Волков понес наказание?
Матковский. Я могу ответить совершенно определенно, что Волков был отрешен от должности по приказу генерала Иванова-Ринова и арестован...
Гойхбарг. А не припомните ли Вы, что через 8 дней он был освобожден?
Матковский. Он был освобожден Ивановым-Риновым, вернувшимся в Омск [из Уфы].
Гойхбарг. И потом что же, [он] ни на какую должность не попал?
Матковский. Распоряжением этого командующего армией он был отправлен на Дальний Восток...
Гойхбарг. А случалось, что подчиненные Вам начальники гарнизона не сообщали Вам своих действий?
Матковский. Очень часто случалось.
Гойхбарг. А полковник Волков?
Матковский. Полковник Волков, как командир казачьей бригады, должен был сам донести мне, как командиру [2-го Степного] корпуса. Но этого не сделал, потому что он получил распоряжение помимо меня от командующего Сибирской армией.
Гойхбарг. Почему Вы знали, что он получил такое распоряжение?
Матковский. Потому что никто, кроме Иванова-Ринова, не мог его командировать [на Дальний Восток].
Гойхбарг. А если он не слушался Ваших распоряжений? Может быть, он добровольно поехал?
Матковский. Может быть, он сообщал. Когда я спросил, почему уехал Волков, мне сказали, что по распоряжению Иванова-Ринова...
И Анненков, который мне был подчинен, точно так же мне не подчинялся.
Гойхбарг. А Вы принимали меры? Вы сказали, что политикой не занимались, а военное дело делали. Что Вы делали с не подчиняющимися Вам подчиненными? Вы применяли к ним какие-нибудь репрессии, например к Анненкову?
Матковский. Двумя словами ответить нельзя.
Гойхбарг. Если желаете, дайте ответ на вопрос не двумя словами.
Матковский. Нужно правильно называть и правильно понимать. Командир корпуса — это человек, который имеет власть в войсках. Я был командующим, когда в войсках был полный хаос. Армия была разрушена, и ничего не создано. Были отряды в несколько тысяч [человек], которыми руководили такие энергичные люди, как Анненков. Они имели в руках физическую силу, которой ни у кого не было.
Гойхбарг. А не пожелал ли Анненков поменяться с Вами [должностями] и стать командиром корпуса?
Матковский. Может быть, Вы мне разрешите не отвечать на этот вопрос? Вы не дали мне [о]кончить.
Гойхбарг. А не считаете ли Вы несоответствующим положению считаться командиром корпуса и получать жалование, не принимая никаких мер, и видеть, что люди Вам не подчиняются?
Матковский. У меня в корпусе было около 60 000 новобранцев, и все мое внимание было сосредоточено на создании из них войск. Если бы [мне] удалось их создать, конечно, я имел бы возможность справиться со всеми подчиненными, которые мне не подчинялись.
Гойхбарг. А воинские законы допускали только физическую силу или военные суды?
Матковский. Можно предавать военному суду, если есть фактическая возможность исполнить это предание военному суду.
Гойхбарг. Вы сказали, что политикой не занимались. Те, кто занимается политикой, могут так оценивать факты. А военные люди что должны сделать, если [они] встречают неподчинение?
Матковский. Они должны сообразить, есть ли у них реальная сила или нет. Действовать иначе значило бы ставить и себя, и власть в смешное положение.
Гойхбарг. А у Вас военные силы существовали. Значит, можно было отдать под суд?
Матковский. Я совершенно серьезно говорю, [что] нельзя отдать под суд человека, находящегося за несколько тысяч верст и [не] имея в руках вооруженную силу.
Гойхбарг. Так может рассуждать человек, занимающийся политикой. Но военная власть могла бы сделать попытку для предания суду.
Матковский. Для того чтобы можно было это сделать, я решил создать силу, при помощи которой я мог бы с ними справиться.
Гойхбарг. А военные законы позволяют так делать, [чтобы] вместо предания суду оценивать события? Разве в том, что называется военными законами, допускается такой порядок? Вы, кажется, с военными законами были знакомы? Дозволялось ли Вам заниматься политикой?
Матковский. Каждый начальник должен думать, к чему приведут его распоряжения.
Гойхбарг. А [разве] это не есть политика?
Матковский. Нет, это не есть политика. Военные также должны думать.
Гойхбарг. Значит, военные не могут сказать, что они не занимаются политикой и не знают обстоятельств, при которых совершился переворот и т. д. Я предлагал вопрос [о том], какие обстоятельства вызвали переход от одной власти к другой. Я [это] выяснил [и выяснил также], что, занимаясь военным делом, Вы оценивали обстановку.
Матковский. Я Вас не понял; если бы Вы спрашивали, какие обстоятельства вызвали замену одной власти другой, я бы Вам ответил.
Гойхбарг. Почему же Вас назначили председателем чрезвычайного суда для разбора дела о посягательстве на верховную власть, если Вы занимались только военным делом?
Матковский. Об этом надо спросить тех, кто это сделал...
Гойхбарг. А Вы с обстановкой военных судов и военными законами знакомы? Что допускается в военных судах?
Матковский. Очень мало.
Гойхбарг. А если Вы были председателем военного суда, то знали...
Матковский. Я был поставлен в чрезвычайно затруднительное положение, попав в председатели суда, не зная существующих законов. И другие члены [суда] были также не юристы...
Гойхбарг. А не приходилось ли Вам слышать о таких судах, где обвинения не было, а была только защита?..
Матковский. Только сейчас, когда Вы об этом говорите, я вспомнил, что я и все остальные члены [суда] обратили внимание [на то], что обвинения там не было, а защита была.
Гойхбарг. Не только так, а и в протоколе записано «пришли подсудимые со своими защитниками». Не помните ли Вы защитников, которые речь держали?
Матковский. Были Жардецкий и [военный юрист] Киселев. Жардецкий произнес речь по поводу действий Волкова.
Гойхбарг. После этой речи был вынесен приговор, что нет никаких признаков преступления в их действиях.
Матковский. Нет, не так. Подсудимые были оправданы не потому, что суд не нашел ничего преступного в их действиях. Преступление было налицо. Но суд не нашел того преступления, по которому суд должен их судить. Они обвинялись в покушении на верховную власть. Но суд по выслушивании речей защитников пришел к определенному совершенно заключению, что арест двух членов [Уфимской] Директории вовсе не означал собой уничтожения директорского правительства...
Гойхбарг. Значит, в Вашем присутствии [на заседании Совета министров] выносится решение, что ввиду того, что их (двух арестованных членов Уфимской Директории.— В. Ш.) нет налицо, [государственной] власти нет. [После этого] она, естественно, переходит к оставшемуся Совету министров и [Советом министров] передается Колчаку. Вы получаете назначение председателем суда. И такое Ваше решение и поведение [как председателя суда] не предполагало последствий, которые Вы санкционировали 18 ноября в заседании Совета министров?
Матковский. Мое присутствие в заседании Совета министров не только не санкционировало, но и не могло отразиться на этом решении...
Гойхбарг. Значит, Вы были по своей инициативе?..
Матковский. Я присутствовал с разрешения председателя Совета министров. Это был чрезвычайно серьезный момент, и я должен был исполнить все распоряжения генерала Розанова.
Гойхбарг. А раз присутствует начальник штаба [генерал-лейтенант Розанов], зачем Вы должны были также докладывать?
Матковский. Чтобы знать, что распоряжения Розанова не идут во вред распоряжениям Болдырева.
Гойхбарг. А, у Вас должно быть было соглядатайство. Это так полагается по военным правилам?
Матковский. По военным правилам полагается, что начальники штаба в исключительных случаях имеют право распоряжаться его (Верховного главнокомандующего.— В. Ш.) именем.
...
Молодых. …Мой старый друг и приятель, которому я оказал много услуг, например, М. А. Танонсон. Я у него бывал как просто у знакомого и просил осведомить меня, что я просто теряюсь и не знаю, что делать.
Гойхбарг. Вы обладаете такими знакомыми, как Танонсон, и считаете необходимым информироваться у английской миссии?
Молодых. …Вы знаете, что мы даже при полной аполитичности должны были уехать, спасая свою жизнь...
Гойхбарг. После этого Вы приехали сюда и участвовали в выборах Колчака?
Молодых. Я приехал вовсе не для выборов Колчака. И до этого все смены членов правительства указывали мало что веско означающее, потому что все находилось в брожении. И, находясь как областник в оппозиции к прежним правительствам...
Гойхбарг. Ко всем правительствам?
Молодых. К царскому, которое, по моему мнению, по моему опыту, отразившемуся на моей личной судьбе, угнетало Сибирь...
Гойхбарг. А когда власть Сибирского Временного правительства была передана Всероссийскому правительству с формальным подчинением Сибири России, Вы тогда ушли из министерства?
Молодых. Я не считал это правительство твердым и мог ожидать, что из этого будет...
Гойхбарг. После того, как Вы участвовали в заседании, где был избран Колчак, Вы не знали его действий, которые Вами характеризовались как явно преступные?
Молодых. Насколько я помню, в показаниях Бухову я писал, что не подозреваю Колчака в предосудительных действиях. Но знаю, что около него была целая группа [людей], что он знал, но не имел силы или не хотел бороться с этим течением. Я не помню.
Гойхбарг. Ввиду того, что подсудимый в точности не помнит, я попрошу огласить [его] показание относительно действий колчаковского правительства и Колчака. Может быть, он припомнит. Раз Вы запамятовали немного (читает). Это Вы показывали?
Молодых. Совершенно верно, да.
Гойхбарг. А не показывали, что Пепеляев дал Вам 24 часа на выезд из Омска. И Вы вынуждены были уничтожить документы, объясняющие предложенный вопрос?
Молодых. Да...
Гойхбарг. В связи с Вашими показаниями, что хищение на железных дорогах всем известно, я хочу задать вопрос подсудимому Ларионову...
